Владимир Иванович Даль, он же Иоаннович, он же Немец, он же Казак Луганский.
Врач и лингвист Владимир Иванович Даль провел свою жизнь в бесконечных поездках по России, собирательстве слов и составлении «Толкового словаря живого великорусского языка». До сих пор это единственный словарь, охватывающий не только литературный русский язык, но и различные диалекты. Сын обрусевших немки и датчанина, Владимир Даль посвятил свою жизнь заботе о языке, который стал ему родным.
В начале было слово. Тягучее, вкусное, колдовское «замолаживать». Настолько русское, что только произнесешь его, и вот уже несется по небу Баба-Яга, космы по ветру, и бормочет что-то, хихикая, и шамкает, причмокивая, и кружит, и вертит, затягивая в эти свои молочные-реки-кисельные-берега, из которых и выбираться-то не особенно хочется… Замолаживает. Подхватил это волшебное слово мичман Владимир Даль по пути из Петербурга в Москву, где-то недалеко от местечка со сказочным названием Зимогорский Ям, заваленного в тот морозный мартовский день 1819 года хрустящим снегом. Легко скользят по снегу сани. Ямщик, закутанный в тулуп, частенько оборачивается на молоденького седока, продрогшего насквозь в своей новенькой форме. Видимо, жаль барина, решает подбодрить. Тыкает кнутовищем в небо: «Замолаживает». Даль оживляется: «Как это «замолаживает?» — «Пасмурнеет, — объясняет ямщик. — К теплу, значит». Даль — тонкие пальцы, точно сосульки, — лезет в карман, достает карандашик, записную книжку, выцарапывает: «Замолаживать — иначе пасмурнеть — в Новгородской губернии значит заволакиваться тучками, говоря о небе, клониться к ненастью».
Молодой Владимир Иванович Даль
Как утверждал потом Даль, именно здесь, в этих бескрайних белых полях в полутораста верстах от Петербурга, родился «Толковый словарь живого великорусского языка». Как другой собирает марки или монеты, Даль отныне станет собирать слова. Всегда и везде, даже на фронте. Во время Русско-турецкой войны, всего лишь через девять лет после «замолаживать», Даль уже будет возить свои записи в двух огромных тюках на верблюде. Еще через пару десятков лет любимым домашним занятием Даля станет кройка «ремешков». Даже когда в доме были гости, Даль, как одержимый, не переставал нарезать из листов бумаги тонкие полоски со словами и поговорками и расклеивать их по разным тетрадям — каталогизировать. И так полвека — пока не будут опубликованы четыре тома, две тысячи четыреста восемьдесят пять больших страниц плотного текста, двести тысячтысяч слов, восемьдесят тысяч из которых «лично» далевские. Их не найти ни в каком другом словаре. «Толковый словарь» не только лексикон, а еще и этнологический справочник. Как никто другой, Даль знал, где в России «акают» (пабягу, пятух) и «окают» (стокан, торокан), где «цокают» (цай, целовек), а где «чвакают» (курича, молодеч) и где говорят «ишшо» вместо «еще». Ему достаточно одного ругательства, сказанного в сердцах мужиком на базаре, чтобы определить, из какой тот губернии.
Дороже слов для Даля ничего нет: «Если у нас в доме случится пожар, то вы не кидайтесь спасать какое-либо имущество, а возьмите рукопись «Словаря» вместе с ящиками стола, в которых она находится, и вынесите ящики на лужайку в сад», — наказывает он своим дочерям. К своему первому слову у Даля отношение трогательное — иначе не дошла бы до наших дней история с ямщиком.
Без колдовства тогда, должно быть, все-таки не обошлось. Ведь не поленился почему-то выпускник Петербургского Морского кадетского корпуса в трескучий мороз из кармана карандашик достать. Казалось, какое дело восемнадцатилетнему юноше, только что ставшему офицером и торопившемуся на службу на Черноморском флоте, до изысков новгородского наречия? Другой, даже если бы и обратил внимание на диковинное выражение, то тут же его бы и позабыл. Даль же расслышал в словечке, брошенном в прямом смысле на ветер, сокровище. Какая бдительность к русскому языку! Она, скорее, свойственна влюбленному в Россию иностранцу, нежели самому россиянину. Или, если уж русскому, то непременно ценящему и знающему иностранные языки.
Иностранцем был отец Даля. Среди многочисленных иностранных подданных, которых пригласила на работу в Россию и наделила привилегиями императрица-реформаторша Екатерина Вторая, оказался и сын офицера королевской датской армии Иоганн Христиан фон Даль. Прослышав от кого-то об учености юноши и его способности к языкам — кроме русского датчанин владел еще шестью другими, Екатерина «выписала» его в Петербург и назначила придворным библиотекарем. Эта должность не могла Иоганну не понравиться: больше всего на свете он любил читать.
Владимир Даль в последний год своей жизни.
Портрет работы русского художника Василия Перова (холст, масло, 1872 год).
Мать Даля Мария Фрайтаг была хоть и из обрусевшей семьи, но тоже нерусского происхождения — наполовину немка, наполовину француженка. Она говорила на пяти языках, увлекалась музыкой и литературой и своим шестерым детям преподавала все, кроме математики и рисования, сама. Неудивительно, что сын таких родителей знал к концу жизни несметное количество языков. Владимир Даль говорил по-немецки, по-французски и по-английски, читал и писал на латыни, свободно изъяснялся на украинском, белорусском и польском, изучал болгарский и сербский, татарский, башкирский и казахский. К тому же детство его прошло в Николаеве у Черного моря. В городе-верфи он вдоволь наслышался всяческих языков и наречий.
Есть и объяснение его одержимости. Даль-отец передаст своему сыну Владимиру в наследство кроме всего прочего и свою «неприкаянность», так присущую людям, оторванным от родины. На посту библиотекаря он задержался недолго. Уехал в Германию — чтобы опять вернуться, уже с медицинским дипломом Йенскогоуниверситета. Никаких видимых причин для этого радикального шага нет. А ведь расстояния по тем временам невероятные! Что гонит Иоганна Даля за тысячи верст в Европу, затем обратно в Петербург, потом в Гатчину, в Петрозаводск, в Лугань, и, наконец, к берегам Черного моря в Николаев, как не поиск своего места в жизни? В Луганске с ним, видимо, происходит какой-то внутренний переворот. 7 января 1799 года Иоганн Даль принимает русское подданство и берет имя Иван Матвеевич. А 10 (22) ноября 1801 года в семье Далей рождается первенец Владимир.
Владимир Иванович Даль тоже будет колесить туда-сюда, как неприкаянный. И убеждать себя и других в очевидном. Еще студентом кадетского корпуса Даль как-то попал в Данию. В своем дневнике он запишет: «Я очень волновался, когда плыл к берегам Дании. Меня волновало то, что я увижу отечество моих предков, мое отечество. Ступив на берег Дании, я окончательно убедился, что отечество мое Россия!»
Владимир Даль — это уже второе поколение эмигрантов, он родился, вырос, все время пробыл и служил только в России, с пеленок говорил по-русски, читал русскую литературу. Даже датская фамилия его звучала, как исконно русская. Сам рассказывал, что отец «при каждом случае напоминал, что мы русские». Несмотря на изобилие иностранных языков, в доме Далей говорили по-русски. Датскому языку Даль-отец своих детей не обучил вовсе. Одним пунктом программы той злополучной поездки в Данию был прием у датского принца Христиана. Тот, узнав, что среди гардемаринов из России находится «соотечественник», обратился к нему по-датски. Даль ответил, что датского не знает — по-французски.
Понятие «отечество» Даль-лексикограф будет мусолить долго. Как пишет его биограф Владимир Порудоминский, разные его определения не только не точны, а также и противоречивы. К «отечеству»принадлежат «по рожденью, языку, вере», пишет Даль, но не устает повторять, что Россия отечество многих народов, по языку и вере разных. «Отечество» это там, «где кто родился, вырос». В его знаменитом сборнике русских пословиц можно найти и такую: «Где кто родится, там и пригодится».
И, наконец: «Отец мой выходец, а мое отечество Русь», — записано Далем не где-то, а именно в «Толковом словаре». Не для того ли, чтобы увековечить этот свой вывод, такой гордый и уязвимый, Владимир Даль станет самым русским из русских, собирателем русских слов, понятий, говоров и наречий, автором «Толкового словаря», великого и в своем роде единственного по сей день.
Даль-сын, как и отец, настолько «легок на ногу», что у любого современного путешественника захватило бы дух от его перемещений и перевоплощений. Моряк, студент, глазной хирург, автор передовых статей по гомеопатии, участник военных походов, чиновник особых поручений, основатель Русского географического общества, управляющий удельной конторой, писатель, собиратель коллекции флоры и фауны, составитель учебников зоологии и словарей воровских жаргонов, сказочник, переводчик, этнограф. Даль даже умудрился построить в 1831 году во время «польской кампании» мост через реку Вислу и получить за это награду от самого Николая Первого. Дружил с хирургом Николаем Пироговым, с адмиралом Нахимовым, поэтом Жуковским, актером Щепкиным, сидел у постели умирающего гения Пушкина. Жил в Николаеве, Петербурге, Кронштадте, Дерпте, Оренбурге, Нижнем Новгороде, Москве...И везде он не доволен, ничто его не держит. Только «Словарь», работа над которым не только позволяла, но и требовала постоянно находиться в движении.
Титульный лист первого тома второго издания (1880–1883)
Толкового словаря живого великорусского языка В.И. Даля.
Автор: Издательство книгопродавца-типографа М.О. Вольфа. 1880 год
Не успев стать офицером, Даль уже знает, что служба на флоте не для него. Хотя он был двенадцатым по успеваемости в своем курсе, о годах, проведенных в кадетском корпусе в Петербурге, он после напишет: «Замертво убил время». К тому же в море его укачивало. Во время своей последующей службы в Николаеве Даль предпочитает находиться на суше, нежели в море, гулять по городу, слова «собирать».
Все это время он пописывает то стихи (неудачные), то поэму (плохая), то комедии (настолько незначительны, что мало, где вообще упоминаются). В 1823 году Даль угодил в карцер — за пасквиль, никудышный с литературной точки зрения, но разозливший начальство настолько, что полностью прощен за него Даль был лишь 35 лет спустя. За Николаевом последуют еще два года службы на флоте в Кронштадте — видимо, не готов был еще тогда, Даль к своему радикальному шагу.
В 1826 году Даль все-таки решается и поступает — следуя по стопам отца — на медицинский факультет университета города Дерпта, сегодняшнего Тарту в Эстонии, куда после смерти мужа перебралась его мать. Даль, естественно, называет город на русский манер — Юрьев-городок. Иностранных слов полиглот Даль в русском языке вообще не терпел, придумывал русские, пытался переделать «климат» в «погодье», «гимнастику» в «ловкосилие», а «адрес» в «насыл». «Полиглота», кстати, сделал «многоязычником». Никто не должен заподозрить в нем «иностранца».
Дерпт — это «время восторга», «золотой век»: бурная студенческая жизнь, нужные и важные дружбы, в том числе и с профессором хирургии Иваном Мойером. Мойер знакомит Даля с родственником — поэтом Василием Жуковским. Знакомит как литератора. Далевы стихи только что напечатал уважаемый журнал «Славянин». Но и здесь судьба расставила Далю капкан: «Он владеет русским языком, как настоящий русский», — запишет профессор русской словесности Перевощиков в табеле Даля. Задумал, конечно, как комплимент, а попал в самое больное место. Кстати, и по другим предметам оценки у него были отличные. Из Дерпта Даль выйдет великолепным медиком.
Русский хирург Николай Пирогов с восхищением отзывался о Владимире Дале,
своем старшем товарище по учебе в Дерптском университете.
Источник: Москва в фотографиях, 2004, ISBN 5874171584 Автор неизвестен, год 1870
Куда мчаться дальше, за него решает судьба. Уже год идет Русско-турецкая война, в армии не хватает врачей. В 1829 году 27-летнего доктора медицины Владимира Даля отправляют на фронт. Даль режет, зашивает, перевязывает — и слушает. Вокруг него солдаты, мужики «из шестидесяти губерний и областей». В Балканских горах он так наслушается языка своего народа, что будет потом утверждать, что изучил русский со всеми его говорами именно там, на войне.
Между Русско-турецкой войной и «польской кампанией», в 1830—м, журнал «Московский телеграф»напечатал повесть Даля «Цыганка», которая будет впоследствии считаться началом писательской карьеры Даля. «Цыганка» полна новых впечатлений писателя: здесь ходят бояре молдавские в шапках с пивной котел, стражники-арнауты в турецких костюмах, здесь ездят на арбах и каруцах, торгуют шербетом и подают кофе без блюдечек, сахара и сливок. Не повесть, а этнографический справочник!
После войны Даля назначают ординатором Санкт-Петербургского военного госпиталя, где он работает вместе со знаменитым профессором Пироговым, которого знал еще с Дерпта. И хотя диссертацию свою он защищал по трепанации черепа, лучше всего у Даля получаются операции на глазах. При этом он одинаково великолепно владеет как правой, так и левой рукой. Глазной хирург, который в свободное от работы время пересказывает сказки. В 1832 году выходят в свет «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый». Казак Луганский — псевдоним Владимира Даля. Не потому ли, что казак — человек вольный? Казак — это и национальность, и отечество. Казак он и есть казак, откуда родом, никто допытываться не будет.
Сказками заинтересуется Третье отделение. Чиновники, углядевшие в них «насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата и прочая», изымут у книго-продавцов оставшиеся экземпляры, а самого Даля даже арестуют на несколько часов. Поэт, пострадавший за правду, в один день превратится в знаменитость.
У известного литературного критика Виссариона Белинского, однако, насчет новой звезды было свое мнение: «Сколько шуму произвело появление Казака Луганского! Между тем как это просто балагур… Вся его гениальность состоит в том, что он умеет, кстати, употреблять выражения, взятые из русских сказок; но творчества у него нет и не бывало». Даль потом объяснит, что не в сказках в общем-то здесь и дело, а в русском слове, «которое у нас в таком загоне». Даль хотел «познакомить земляков своих сколько- нибудь с народным языком, с говором, которому открывался такой вольный разгул и широкий простор в народной сказке».
«Знакомить русских с Русью», — так определяли современники творчество Даля. Знакомить русских с Русью… Для этого нужен взгляд извне. У Даля он был — спасибо нерусскому происхождению, которым он так тяготился. Этот дар он усовершенствовал во время своих походов и странствий. Далевский биограф Порудоминский называет это «бывалостью».
Человек бывалый не побоится сорваться с насиженного места. Он знает, что и в новых краях все когда-нибудь да устроится. Даль бросает медицину и отправляется в далекий Оренбург чиновником особых поручений при оренбургском военном губернаторе. За месяц до отъезда он еще и успевает жениться. Вместе они прожили всего пять лет: Юлия Андре умерла через пять лет после свадьбы, оставив Далю трехлетнего сына и новорожденную дочь.
В начале оренбургского периода Даль вроде бы счастлив, вроде бы даже «осел». «Я боюсь только одного –перемены», — пишет он сестре. Кажется, лучшего места для любимого занятия, собирания слов, нет: здесь заканчивается европейская Россия и начинается Сибирь, здесь проходит Урал и простираются казахские степи, здесь живут казаки и башкиры, а русских здесь — со всех концов России! Даль необыкновенно много ездит по Уралу и даже будет иметь счастье путешествовать с Пушкиным — в качестве экскурсовода по пугачевским местам. От Даля Пушкин узнает новое слово, которое ему очень понравится, — «выползина», шкурка, которую каждый год сбрасывают с себя змеи.
В январе 1837 года Даль по делам оказывается в Петербурге. Встречает Пушкина. Тот как-то зашел к Далю и, смеясь, указал на свой новый сюртук: «Какова выползина! Эту выползину я не скоро сброшу». Жить Пушкину оставалось всего несколько дней. 28 января, на следующей день после дуэли, узнав о том, что Пушкин смертельно ранен, Даль спонтанно решит: идти в дом на Мойке. Не будучи близким другом поэта, в тот день он оказывается ему очень нужен — как товарищ и как врач. Они вдруг сразу на «ты», Даль садится восле дивана, держит Пушкина за руку, поит из ложечки водой, утешает. «Какое счастье, страшное, горькое — и все-таки счастье — быть с Пушкиным в последних его грезах», — пишет Порудоминский.
Именно «немец» Даль ведет журнал о последних часах «солнца русской поэзии», а после смерти поэта будет делать вскрытие. На память о Пушкине ему достанется перстень-талисман (тот самый «храни меня мой талисман») и простреленный сюртук-«выползина», который Пушкин, действительно, так больше и не сбросил. С этим бесценным наследством Дальвернется в Оренбург, но счастлив там уже не будет.
Между тем жизнь его стремительно набирает обороты. В 1838-м Даля избирают членом-корреспондентом Академии наук. За заслуги не писательские, не этнографические, не медицинские, а в естествознании. В Оренбурге он еще и основал краеведческий музей. Даль в знак благодарности отправляет в академию «образчик живой овцы из Киргизской степи».
Между 1833 и 1839 годами Даль пишет и публикует свои «Были и небылицы Казака Луганского», которые нравятся публике, но вызывают в лучшем случае приступ смеха у Белинского. А так все «одна другой хуже», «ни мысли, ни цели, ни начала, ни конца». Но и этот дотошный критик не может не признать таланта Даля «схватывать все с изумительной верностью». Позже Белинский будет к Далю гораздо благосклоннее. Однажды, в восторге от Далевского описания украинского быта, напишет: «Малороссия — словно родина его». Опять неудачный комплимент. Украина и есть родина Даля. Он родился и прожил двадцать из семидесяти одного года на Украине.
Мчится Даль дальше, несется сам от себя. Из Оренбурга уезжает — без сожаления. Восемь лет на одном месте: он явно засиделся. Возвращается в Петербург с новой женой Катериной Львовной Соколовой, с которой будет у него потом трое дочерей. Но перед окончательным отъездом, в 1849-м, успеет покорить Хивинское ханство под командованием оренбургского генерал-губернатора Василия Перовского. За участие в Хивинском походе Перовский пожаловал ему тысячу десятин — но неистового Даля разве удержишь!
В Петербурге статский советник Даль, «правая рука» министра внутренних дел, человек известный. В его доме собираются знаменитости, особенно по четвергам — традиция, заведенная еще в Оренбурге. «Бывало, режет и подклеивает ремешки, а сам рассказывает бывальщину, да так рассказывает, что только слушай, да записывай», — пишет современник и первый биограф Даля, писатель Павел Мельников, об атмосфере далевских четвергов.
В 1845-м на его квартире собрались будущие члены Русского географического общества, которое станет одним из самых прогрессивных учреждений своего времени.
Вскоре Русское географическое общество кинет по России клич — и потекут к Далю со всех концов России местные слова, образчики говора, описания обрядов, загадки, поверья и прибаутки. Несметные сокровища. Работа над «Словарем» кипит вовсю. Параллельно Даль пишет повести, рассказы, очерки, и их охотно помещают в «Современнике», «Отечественных записках», «Московском телеграфе».
В 1848-м — году европейских революций, вышла небольшая повесть Даля «Ворожейка», которая, попав в руки императора, разгневала его донельзя. Министр ставит Далю ультиматум: «Выбирай что-нибудь одно: писать — так не служить; служить — так не писать». А Далю только этого и надо — в 1849-м он легко покидает Петербург и переселяется в Нижний Новгород. Вот, где Даль опять наслушается говору разного — на нижегородской ярмарке!
Официально он управляющий удельной конторой, то есть занимается крестьянами, принадлежащими царской семье. В Нижнем работа над «Словарем» продвинется основательно. Даль приступает к подробному толкованию слов, а также подготовит к печати свое собрание пословиц. Но Даль был бы не Даль, если бы и здесь не сотворил чего-то из ряда вон выходящего. В 1853-м, после объявления войны Турцией России, Даль создает один из первых в России добровольческий стрелковый полк. В составе этого полка в Севастополь добровольцем идет девятнадцатилетний сын сю Лев. Как будто хочет доказать всем Даль, что он любит Россию больше других.
В 1859 году Даль опять все бросает, выходит в отставку и переезжает в Москву, в большой дом на Большой Грузинской. Это уже его последний переезд. С собой у него словарь, окончательно обработанный до буквы «П». Остаток жизни Даль посвящает подготовке к изданию своих трудов. Всю работу нам «Словарем» Даль ведет сам, даже сам читает корректуры — четырнадцать раз.
Не мудрено, что в «Словаре» полно неточностей: «простор» и «простой» оказываются у него однокоренными, то есть находятся в одном гнезде (так Даль называет группы слов); а «дикий» и «дичь», «круг» и «кружить» — в разных. Грамматика тоже хромает, с ней Даль всегда был не в ладах. В 1861 году выходят в свет сочинения Даля в восьми томах, год спустя «Пословицы русского народа», в 1866 году «Толковый словарь живого великорусского языка» — памятник Далю при жизни. Он будет переиздаваться десять раз и останется единственным русским словарем, охватывающим как литературный язык, так и различные диалекты до наших дней.